Через годы, через расстоянья…
Завтра, вот уже прямо завтра – новогодний бал для школьников в Доме Офицеров, а в моей легкомысленной семейке еще конь не валялся! Я сижу на полу среди полинялых юбок, облупленных масок и накладных носов и безнадежно плачу. В кухне по радио передают концерт молодой Майи Кристалинской, душевно звучит моя любимая песенка; я ее еще летом в пионерском лагере запевала перед всем хором, а сегодня и слышать-то не хочу:
Через годы, через расстоянья,
По любой дороге, в стороне любой
Песня, ты не скажешь «До свиданья»,
Песня не прощается с тобой…
Мой младший братик, с ног до головы обвешанный мечами, щитами и шлемами, расхаживает по жалким прошлогодним нарядам, грозно насупившись, и ворчит – вроде как сам себе под нос:
– Отдала бы мне свою шоколадку, корова, я бы ей тельняшку на разик одолжил, была бы Юнга на Корабле…
– Что я, мальчишка тебе, что ли? – захлебываюсь я злыми слезами. – И не корова я вовсе, я на физкультуре третья… с конца-а… и шоколадку эту несчастную я тебе уже сто раз отдала-а!
Мама выглядывает из кухни, молодая моя мама, румяная, круглощекая, круглоглазая, руки по локоть в муке (но и предстоящие оладьи меня не утешают), и рассудительно говорит:
– А можно по подолу розового платьица ноты нашить – и будешь Вечная Музыка!
– Я уже в третьем классе была Вечная Музыка, что же мне теперь – вечно Вечной Музыкой оставаться?! – я уже рыдаю в голос.
Однако тут весело звенит звонок в дверь, с мороза впархивает любимая подружка Наташка и щебечет с порога:
– Я твердо решила – буду Прекрасная Полячка, в беленьком кунтушике и с задорным перышком на шапочке!
Представив легонькую синеглазую Наташку с задорным перышком, я чувствую себя такой вконец несчастной, что даже и плакать больше не могу, только тихонько и горько поскуливаю, уткнувшись распухшим носом в кучу маскарадных тряпок.
– Ат-ставить рев! – это папа с работы пришел, молодой мой папа, подтянутый весь, пуговицы и погоны золотом блестят, на серой шинели серебряные снежинки посверкивают. – Я лично займусь вопросом костюма. Когда у нас бал?
– В ше-есть…
– Утра? Вечера?
– Пап, ты вообще уже про меня ничего не помнишь? Какие утренники, я в пятом классе?!
– Ал-лично, значит, будь готова к восемнадцати ноль-ноль! Будет сюрприз! Уникальный!
…
Сегодня, вот уже прямо сегодня новогодний бал для школьников, наконец-то! Мы с папой подходим к Дому Офицеров, музыка уже издалека слышна, бодро в ритме марша распевает сводный хор офицеров и членов семей под военный духовой оркестр:
Через годы, через расстоянья,
По любой дороге, в стороне любой
В мраморном холле – зеркала сплошные, до потолка, а в них отражаются Юнги на Кораблях, Прекрасные Полячки, Вечные Музыки и всякие-не-разбери-пойми-кто, вылезающие из зимних одежек, словно бабочки из коконов. Я тоже, я сейчас, я быстро… валенки сбрасываю, рейтузы стягиваю, носки шерстяные, шапку-ушанку, платок, шубку, шарфик, варежки на резиночке в рукава продернутой… долой, долой, сто одежек-и-все-без-застежек… Крепко зажмуриваюсь, пока папа что-то разворачивает, вкусно хрустя бумагой, что-то на меня натягивает, напяливает что-то на меня неуклюже, неумело, ой, как долго…
– Ну все, готово, смотри! – наконец-то я слышу папин голос и широко-широко раскрываю глаза…
В огромном, во всю стену зеркале – я.
На голове – серебряный обруч из фольги от многострадальной шоколадки. На нем, над левым глазом, приклеен здоровенный белый бумажный голубь. Туловище мое коротенькое надежно упаковано в карту мира, склеенную из двух полушарий, – одно впереди меня, другое сзади. По экватору ползет ярко-красный лозунг еще живого в ту пору Ильи Эренбурга: «Миру – мир!» Правая рука торчит из Тихого океана, левая – из Атлантического, а отверстия для ног внизу карты прорезаны так далеко друг от друга, что я могу только по очереди ноги свои тонкие передвигать. Нет-нет, это мне все только кажется, нет меня такой ни в зеркале, ни в целом свете…
– Видишь, никого такого здесь наверняка нет, я же тебе обещал – уникальный будет наряд, здорово, правда?! – шепчет мне сияющий папа. В зеркале, окутанном соленым туманом моих непролитых слез, я вижу папин взгляд, исполненный любви и гордости, и храбро улыбаюсь в ответ. Крепко держась за теплую сильную папину руку и медленно, по очереди переставляя ноги, нелепо торчащие по бокам Антарктиды, я вхожу в зал, где все такие нарядные, красивые, веселые, все танцуют, прыгают, хохочут и бросают друг в друга конфетти.
И музыка смолкает.
…
Первый приз за лучший маскарадный костюм был, конечно, мой. В первый и последний раз в жизни. Мне долго казалось, что все слезы и радости Нового года ушли навсегда вместе с детством, с его маленькими незабываемыми обидами и любовями. Но вот уже и мой пятилетний сын ждет, когда наступит новогодний праздник, бегает вокруг елки, с ног до головы обвешанный мечами, щитами и шлемами, танцует, поет и прыгает, всей душой вдыхая аромат свежей хвои и мандаринов…
Он тоже, как и мой папа в те давние времена, был бы счастлив и горд, если бы увидел меня вот такую прекрасную – всю в разноцветном сиянии синевы мирового океана, зелени гор и долин, золота пустынь, алого блеска букв на экваторе и серебра короны из-под шоколада. Он бы, сыночек мой, закричал восторженно: «Дедушка, смотри скорее, мама – Дед Мороз!» Он бы весело и энергично затопал по коридору крепенькими своими ножками, торопясь со всеми поделиться такой небывалой радостью. Он бы потом целый год хвастался, какая у него мама – уж такая одна в целом свете, такая умница-забавница, уж такой костюм придумала!..
А я бы ради этой минуты вновь и вновь взошла бы на голгофу моего первого раннего новогоднего бала.
Через годы. Через расстоянья. По любой дороге. В стороне любой…